Александр 3 - Страница 80

К чему это все рассказывалось? К тому, что у Александра была весьма и весьма интересная история. Дело в том, что ему лично ничего было не нужно. Уже давно. Детский дом, война, увечье, борьба за выживание, бизнес, жесткая борьба с конкурентами, гибель первой жены и вселение в десятилетнего ребенка. У Саши был совершенно иной жизненный опыт, нежели у тех правителей, что занимали престол, практически не выходя за пределы 'запретного города'. Да и с племенем многочисленных 'демократически избранных' проходимцев и шоуменов он не имел ничего общего.

Побывав практически на самом дне общества, Саша не стремился к личному стяжательству, хотя вроде как, и должен бы был. Так случилось, что он просто перегорел к этой страсти еще в прошлой жизни. Тогда им двигали личные амбиции, скажете вы. Нет, это не так. Он отлично понимал, что все эти смешные 'статусы и медальки' пустой звук. Власть? Она ему была приятна, и Саша бы вполне мог поставить ее как самоцель своей жизни, если бы не одно но - это щемящая боль и ненависть в его нутре - тяжелая, черная, глубокая и нарастающая с каждым днем. Она перемалывала как мясорубка его внутреннее Я, подчиняя неким общим импульсам, которые выводили личные амбиции в некую иную плоскость, надличностную. И с каждым новым потрясением степень его самоотречения возрастала, подобно волнам морского прибоя, что раз за разом смывали в 'море' крупицы 'почвы'. Мелкие жизненные радости с каждым такой 'волной прибоя' приносили все меньше и меньше удовольствия, а мысли, страсти и желания совершенно растворялись в этом своеобразном 'бизнесе', который становился собственно его жизнью. С каждым вздохом Александр врастал всем своим сознанием в государство, становясь его гармоничной и неотъемлемой частью.

Очень необычные ощущения, надо сказать. Вероятно, это была какая-то форма психического расстройства, но Саша от него не страдал, он им наслаждался.

Однако плавному прогрессированию данного психоза помешала Варшава. Когда он шел по той кровавой каше, в которую превратилось польское ополчение, в его голове что-то щелкнуло и всплыли очень интересные воспоминания. Все произошло в течение нескольких секунд - к Александру пришло понимание своей новой роли в этом спектакле. Причиной тому стало странное переплетение разных сценок и образов, смешавшихся у него в сознание в какой-то непонятный и неповторимый каламбур. Ключевым, конечно, стал небольшой эпизод разговора королевы Елизаветы и ее верного сподвижника Френсиса Уолсингема, которые так ярко и живо запомнились Сашей в финале фильма 'Елизавета', снятом одним индийским режиссером, о юности самой могущественной королевы Великобритании, да и, пожалуй, мира.

- Я избавила Англию от врагов. Как мне быть теперь? Стать камнем? Очерстветь ко всему?

- Да, мадам, чтобы успешно править. Люди нуждаются в символах для поклонения и обожания. Все хотят видеть живое божество...

Важная сценка, ключевая. По идее режиссера, эти слова и породили ту королеву, которая смогла вытащить Англию из полной разрухи и за сорок лет правления превратить в самую могущественную страну мира. Неизвестно, прав был индус, или нет, но Александра эти слова зацепили. Именно вокруг них и вились разъяренным роем те осколки мозаики мировосприятия, что рухнули под напором тяжелого психологического состояния. Психика цесаревича трещала по швам под напором этих образов, крутившихся навязчивым роем мыслей.

Какие-то секунды прошли с того момента как его накрыло, но для Саши прошла уже вечность. Тонны информации, накопленной за столько лет жизни в самых потаенных уголках подсознания, обрушились на него, сметая его старое самосознание. А в центре, вектором, шла эта сценка, которая как заевшая пластинка двигалась по кругу.

Александр остановился, пошатнулся и побледнел. Закрыл глаза. Что вызвало обеспокоенность у солдат и офицеров, которые присутствовали на перроне и заметили это. Некоторые бросились к нему, желая помочь, однако, все закончилось также внезапно, как и началось. Побледневший цесаревич открыл глаза и от холода этих глаз ужаснулись те, кто туда заглянул. Его психика не выдержала. Он сломался. Разбился на мириады мелких осколков только ради одной цели - чтобы высвободить то, что вынашивалось все это время, то, чего он так боялся, погружаясь в работу, дабы не оставаться наедине с собой. На подбежавшего офицера смотрела совершенно невыразительным взглядом стальная статуя. 'Нет страха в нем. Лишь обострились все его чувства'. Поручик Афанасий Иванов, прошел с цесаревичем сквозь американскую и датскую кампании, а до того - сражался в Севастополе против англичан и французов. Он уже давно мало чего боялся, но сейчас, в эту секунду, когда он встретился с великим князем взглядом, ему стало страшно. Что-то неуловимое изменилось в этих, много раз виденных глазах. Но подобной толики хватило для мурашек, которые прошли по его спине, а всего его охватил какой-то животных страх.

- Афанасий, что-то случилось? - голос цесаревича звучал как будто также как и раньше, только появились едва уловимые новые нотки.

- В... ваше императорское высочество, - поручик с трудом смог собраться, - вы побледнели и пошатнулись, мне показалось... с вами все в порядке?

- Да, теперь со мной все хорошо. - Александр вымученно улыбнулся и похлопал его по плечу. - Не переживай, я просто не выспался, да и жену с детьми, не каждый день теряю. Пленные есть?

- Д... да... - Афанасий как-то очень насторожено посмотрел на цесаревича и, робея, повернулся к нему спиной, поведя за собой к группе пленных. Где-то на десятом шаге, его догнал Саша, приобнял за плечо и шепнул на ухо: